Мне, как сказку, приговор читал судья,
А за окнами вовсю февраль свистел,
Говорил, что подрасстрельная статья
Мне начертит номерочек на кресте.
И я был с ним откровенен и на "ты",
Он под стол пешком ходил, когда я пел.
Я прошёл уже "Лубянку" и "Кресты",
Когда он за школьной партою сидел.
Я с пелёнок знал понятия в делах,
И с ворами я законными дружил.
Меня мама на этапе родила,
Когда батю в хате опер уложил.
Я с пелёнок знал понятия в делах,
И с ворами я законными дружил.
Меня мама на этапе родила,
Когда батю в хате опер уложил.
Покажите мне такие города,
Те селения, в которых не бывал.
Ну, покажите мне, где не был никогда?
Где не дрался, где не пел, не воровал?
Я менял, как карты, женщин и дома,
А по пьянке за себя не отвечал,
И по мне частенько плакала тюрьма,
Да и я, бывало, сам по ней скучал.
Я менял, как карты, женщин и дома,
А по пьянке за себя не отвечал,
И по мне частенько плакала тюрьма,
Да и я, бывало, сам по ней скучал.
И "столыпинский", прицепленный в хвосте,
Поджuдает полуночный "воронок".
И судья мне, как художник на холсте,
Вырисовывал последний в жизни срок.
И родная, вся в брильянтах и слезах,
До машины провожает, как всегда.
"Я к тебе ещё вернусь, какой базар,
Если вышку поменяют на года!"
И родная, вся в брильянтах и слезах,
До машины провожает, как всегда.
"Я к тебе ещё вернусь, какой базар,
Если вышку поменяют на года!"
Мне, как сказку, приговор читал судья,
А за окнами вовсю февраль свистел,
Говорил, что подрасстрельная статья
Мне начертит номерочек на кресте...
